Пастухов: «Меняет ли ситуацию, что «стадо» бежит за «пастухом-маньяком» с радостным блеянием?»

— Хороший, на мой взгляд, вопрос: если один народ (в той степени, конечно, в которой об одной группе людей можно говорить как о едином целом, потому что степень эта никогда не равна ста процентам) живет мыслью, надеждой и стремлением уничтожить другой народ (причины вынесем за скобки — они могут быть надуманными, а могут и вполне вескими), означает ли это, что другой народ в целях «самообороны» может «превентивно» уничтожить тех, кто хочет уничтожить его? — задается вопросом профессор Университетского колледжа Лондона Владимир Пастухов.

Есть еще один не менее интересный и вытекающий из первого вопрос о пределах такой превентивной «самообороны».

Должен ли ответ на намерение уничтожить тебя быть строго вымеренным, взвешенным на аптекарских весах справедливости и разумной достаточности, где прежде, чем выдать лекарство по старинному рецепту «око за око», оба «ока» должны быть тщательно взвешены, или все-таки в «превентивных» и, тем более, в «ответно-проучительных» целях можно бить до «искр из глаз», невзирая на принцип пропорциональности, лежащий в основании юридического концепта «необходимой обороны»?

И уж совсем сбоку по-прежнему стоит традиционный для смутных времен вопрос о коллективной ответственности «стада» за преступления свихнувшегося «пастуха», который и свое собственное стадо гонит на убой, и чужое пускает под нож?

Меняет ли ситуацию то обстоятельство, что «стадо» бежит за «пастухом-маньяком» с радостным блеянием, ржанием или хрюканьем? Значит ли это, что война с «пастухом-маньяком» делает все стадо легитимной целью для уничтожения и заложником несчастливых обстоятельств?

Есть и совсем другие вопросы. Например, такой: является ли «террорферштейн» теперь новой политической нормой? Не совсем новой, конечно, если вспомнить разлом XIX и XX веков, когда «бомбистов-социалистов» интеллектуалы Европы чествовали как героев (эссе Бориса Акунина про Гершуни как-то очень своевременным оказалось).

Значит ли это, что теперь любая жестокость, вплоть до патологического садизма, может быть не только объяснена, но даже оправдана проблемами исторической памяти или необходимостью восстановления исторической (социальной, экономической или какой-либо иной) справедливости?

И, кстати, чтобы, как пишет Шендерович, два раза не вставать, хотелось бы спросить: а существуют ли сроки восстановления исторической справедливости, которые делают легитимным террор или войну как средства для ее восстановления? И если да, то какие — 80 лет, 800 или 8000?

Это общие вопросы. Они не привязаны, увы, к какой-то конкретной ситуации или к какой-то конкретной войне. Они привязаны к нашему безумному времени, запутавшемуся в нравственных парадигмах.